ПОЭТ, ПРОЗАИК, ФИЛОЛОГ

Автор пяти книг, в том числе культовой в одесском самиздате 1970-х-80-х гг. прозы «Провинциальный роман-с», изданной впервые в 1998 году в Нью-Йорке, позже переизданной в Мюнхене, Петербурге, Одессе.
В советское время не печатался, был известен как писатель и поэт одесского андеграунда. Регулярно печатается с 1991 года, сначала в местной прессе, а затем в Росии и дальнем зарубежье.

Родился в 1935 году в Одессе, филолог, работал преподавателем русской литературы. Стихи и прозу писал с юности. Стихи опубликованы в литературных журналах России, Украины, Израиля, Германии: «Арион», “Новый мир”, «Крещатик», «Октябрь», “Дети Ра” «Дерибасовская-Ришельевская», «Артикль» и др. Победитель интернетовского конкурса «Сетевой Дюк» 2000 года на лучшее произведение, посвящённое Одессе, в категории «Проза».

КРЫМ

Я путешествовал тогда, имея виды
на берега Тавриды.
Там море,
там в морской воде блестят болиды.
Там долго не купаются киприды,
там по ночам летят одни ставриды
и медленно гуляют нереиды.
В соседних домиках шьют обувь инвалиды.
Там шепчутся веселые наяды
и шьют свои наряды…

Слепящий звездный дождь
(сверкают Леониды),
там бродит старый вождь,
неся свои обиды…
Теперь там холодно
(сплошных сюрпризов груда).
Кругом простуда!
Там одинокий колокол звонит
и всех зовет в зенит.
Там ночь, шальные ветры и ринит
у сторожа. Там дождик осторожно моросит.
Там пусто. Там листва под дождиком дрожит.
Там бродит Вечный Жид…

2
Меж тем, пока Москва дымит,
пока над составленьем гороскопа
корпит Европа, —
на кухне у случайного соседа
кипит беседа…
Там собрались ночные архимеды,
домашние мыслители, поэты,
бездельники и кифареды,
масоны, иудеи, вырожденцы
(в суровой жизни сущие младенцы)
и отщепенцы…
«Конечно, мы немолоды и седы, —
один из них твердит, —
у нас свои проблемы,
(и мы не немы!)
Но к нашему житью нельзя привыкнуть —
и надо крикнуть!»

Наверняка их ожидали беды
к концу беседы.

ВРЕМЯ ЖИЗНИ

Глинобитные стены куриных домов и кварталов,
где навозные дыни и рикши
курлычут вдали о тепле.
В санузле непогода…
Корневые системы работают долго и вяло.
Человек, задыхаясь от смога,
читает на кухне Рабле.

Сквернословит труба…
Совершает полет по орбите
премированный вишнями маленький Чук или Гек.
Тяжко дышит, напившись капели,
горбатая чайка в зените.
Еле правя державой,
покидает санузел
медлительный старый генсек.

***

Мастерская

На лопнувшей стене печать глухой разрухи…
В потеках от дождей проступит натюрморт.
И мы забудемся… и затоскуют руки,
и в пальцах вздрогнет мир, и задохнется порт.

И, мхом поросшая, вдруг запоет рапана,
и каракатица вдруг выползет со дна,
и голубой моллюск проснется из тумана,
прихлынет океан,
оооооооои сверзнется стена!

И мир наполнится гомеровской октавой —
гекзаметром воды — размером бытия.
И стих исполнится целительной отравы —
духовной жаждой снов, еды и пития.

***

Холодный ветер юга продул кварталы лета,
весь город был оставлен и брошен наугад.
Раскинутые ноги старинного буфета, —
все кинуты на ветер —
кто беден, кто богат.

Ах, этот ветер юга! Прощай, еще не вечер…
Живи еще полвека и продувай дворы.
Оставь нам тяжесть моря, которое нас лечит,
не отдавай пришельцу
ни Крыма, ни Твери.

***

Авианосец «Миссури», корейская длится война.
Шоколадные пляжи в песках синим спиртом облитого лета.
Обливаются потом купальщицы спелого цвета,
обнажаются мальчики цвета цветущего льна.

Ледяные фужеры небес, мутно-алого моря дурная волна,
профиль греческой девы
сквозь горячую прорезь ночного прицела отмечен,
где промеж городов разлеглись раскорячась Харибда и Сцилла,
Бригелла и Стелла, где дантова печень, —
как младая Брунгильда, дымится на солнце, черна и вольна…

***

И ускользающий, и женственный и легкий,
Стих Пушкина курчавится, как влага,
Из отдыхающих, влачащих влагу легких –
Дыханье сонное степи и Аю-Дага.

Где печенегами текла за ратью рать,
Бахвалятся стихом, не знаются со знатью…
«У греков – жизнь любить,
у римлян – умирать!»
А если умирать, то средь стихов и братьев.