ГУТКОВСКИЙ ВЛАДИМИР (Украина)

Поэт Владимир Гутковский - участник геопоэтического проекта НАШКРЫМПОЭТ, ПРОЗАИК, КРИТИК

Автор книг стихов, прозы, критической публицистики «В то же время», «Не сезон», «Перебор», «Сюрлиризм», «Фонограф», «Свод», «О других и о себе». Лауреат премии Волошинского конкурса 2005 года. Лауреат премии им. Николая Ушакова 2011 года. Член Национального союза писателей Украины (НСПУ).
Родился в 1945 г. По образованию математик. Публиковался в журналах «Радуга», «Самватас», «Соты», «Живой Журнал», «Вiтчизна» (Киев); «Журналист» «Сетевая поэзия» (Москва); «Крещатик» (Германия); «Черновик», «Аталанта» (США) и других; в антологии «Киев. Русская поэзия ХХ века» (Киев); в других альманахах и сборниках.
Живёт и работает в Киеве.

НА КРОМКЕ КРЫМА

ИЗ ЦИКЛА «ЮЖНЫЙ БЕРЕГ»

1.
Не так уж много нынче на кону.
За прошлое тепло себе воздам.
Настолько хороша весна в Крыму,
что стоит притерпеться к холодам.

И эта гроздь, что все-таки цветет,
готова разделить со мной весну.
Я знаю, как зовут тебя экзот.
Но имя всуе – не упомяну.

Хотя оно, конечно, не секрет.
Так пряно обозначив вечера,
сейчас цветет, потом сойдет на нет,
когда подступит летняя жара.

2.
Сегодня пасмурный день.
Самое время на
плетень набрасывать тень,
чтоб выветрилась она.

Маршрут плодотворно хмур.
Роняет под ноги слова
испытанный терренкур,
бредущий под номером два.

Но вечер, нежданно чист,
развеял марева муть.
Как будто бы новый лист
надеется перевернуть.

Закат, как всегда, спасет.
Ему, за то, что он есть,
прощаешь избыток красот
и первобытную спесь.

Он будет опять и опять
в угоду прядям седым
воздух испепелять,
переводить в дым.

Сладкий холодный огонь
щедро омоет и рот.
Может, добрый кагор
разом тоску уймет.

А горизонт – как плач.
Кровь его так горька,
словно вытер палач
лезвие об облака.

7.
Свет над миром летит без подстраховки лонж,
не изгибая свой путь даже на вираже.
И ему все равно – ты менеджер или бомж.
В каждом из них жужжит лживая буква «ж».

Эти постные дни лунной пылью приперчь.
Горы и город до основания срыв,
накуражившись всласть, в море уходит смерч,
и в тылу у него ветер держит отлив.

На мелководье души мусорный кавардак.
Водоросли вороша, камешек лучший заначь.
Он перевесит все – любого крушения знак:
разбитые сундуки, щепки, обломки мачт.

Голову запрокинь к блеску синей слюды.
Вдруг пробьется к тебе сквозь морок и в губы «цем»
нежнейшим прикосновением лучик первой звезды.
Просто поверь в него и помирись с Отцом.

Станет неважно тогда, что шепотом ты орал,
голос пустой сорвав, молодость отхрипев.
В полом куполе ночи звучит небесный хорал
и повторяет вновь свой надмирный напев.

8.
Это почти блаженство –
нега ночных арий.
Благодушно прожектор
в небе лучом шарит.

Дальних сполохов споры –
то щедро, то скупо.
Эхо огней. Город –
весь – уступ за уступом.

Вязь горной дороги –
давнему страху плата.
За скалистым отрогом
зад свой Медведь спрятал.

Моря чуть слышный лепет.
Жизни восторг поздний.
Небо уже светлеет.
И все равно – звезды!

ИЗ ЦИКЛА КОКТЕБЕЛЬСКИЕ СЕЗОНЫ

ВЕСНА

Преходящий апрель, видно, всему виной.
Есть и другие причины, только хуже видны.
Что притих, Коктебель? Поговори со мной.
Этой поздней весной – так далеко до весны.

Вместе с тобою суть пробуем уяснить,
новый Чумацкий шлях между звезд указать.
Если оборвалась с виду прочная нить,
то и пытаться не стоит снова ее связать.

Но начинается день, и прерывается сон,
успевший перелистнуть все странички подряд.
Приоткрывает глаза дремлющий Хамелеон,
чтобы примерить к лету новый брачный наряд.

Ну, а я не хочу знать, что там впереди.
Мелочишкой бренчу на потеху судьбе.
Уходящий апрель, больше меня не жди.
Может, я и вернусь. Но уже не к тебе.

ОСЕНЬ

В созвездье впечатлительных гостей
руины поэтических страстей
воздать согласны каждому по вере.
Естественное сопряженье скал
собою представляет пьедестал,
где профиль будет не один примерян.

Пролог, переходящий в эпилог,
Возвышенно высокопарный слог,
Созвучия, богатые фонемы.
И сквознячок уносит легкий пар,
Отходы снов, подкорки вялый жар
Оскомины навязчивые темы.

Вещать посредством чистого листа,
смежив глаза, не разомкнув уста,
лишь изредка душою – чаще чревом.
А в промежутках оседлав кровать,
перебиваться, как перебивать,
и знать – тебе всегда внимает Ева.

Но все-таки тащиться по следам,
что оставлял стреноженный Адам,
и загребать веслом по сонной глади,
попутно занося себе в актив
недопрочтенной жизни детектив,
и так и не решив – чего же ради.

Да, многолики здешние места,
куда я возвращаюсь неспроста
по прихоти души. Но, в самом деле,
их снова обходя за пядью пядь,
не понимаю – что могу понять
в истоптанном словами Коктебеле.

КОКТЕБЕЛЬСКИЙ МОТИВ

За мысом Меганом, замыкающим Судакскую бухту
по античным представлениям начиналось Царство Мертвых…

Нет, не зря в окрестностях здешних мест
незаметно пристроился вход в Аид.
Ты еще по привычке бубнишь про инцест,
а в ответ доносится – суицид…

И оно все одно – что по лбу, что в лоб.
Отдохнуть пора и ногам, и мозгам.
И хотя продолжается Хронотоп,
да, похоже, подходит к концу Полигам.

Но пускай уже прохудился челн,
и на вечных часах почти без пяти –
этот, может, самый последний шторм,
убоявшись, – не упусти.

Море ходит ходором, ходуном,
ну, а ты, поднапрягшись, реинкарнись.
Проскочи с размаха мыс Меганом,
и начни с начала другую жизнь.

* * *

Я уже помню нетвердо, что означает рондо.
Такой ли формы следы оставляет время на коже.
Тут ко мне прибилась какая-то горная панда.
Кажется падла, но тоже создание божье.

Небо с утра в прорехах тщедушных крон бледно-грязно.
День по привычке начнется и кончится карусельно.
Говорят, что он всегда с тобой как Париж этот праздник.
Может быть. Может не быть. Но почему-то равно похмельно.

Обратиться вежливо, и объяснит подробно любой гуру
как оно все, и на какие буквы бывает.
Но пока вода моря приемлет температуру,
по Архимеду тела погружает и омывает.

Какой я все же растяпа на самом деле!
Память за столько лет не ослабела вроде,
но забыл на этот раз взять план Коктебеля,
и – «Где Волошинский Дом?» – приходится спрашивать у народа.

Все трудней фокусировать глаз, придавать осмысленность взгляду.
Равнодушна судьбина – уж лучше была бы злая.
Но, слава Богу, жизнь опять снисходительно бросит – «Рядом!».
И дальше посеменишь, путаясь в поводке и хвостом виляя.