ПОЭТ

Первый поэтический сборник вышел в Донецке в 1994 году. Печатался в журналах «Многоточие», «Дикое поле», в альманахах «Четыре сантиметра Луны» и «Соты».
Родился в 1954 в Донецке. Окончил ДПИ. Кандидат физико-математических наук.
Живёт и работает в Донецке и Севастополе.

В АВТОБУСЕ

Луна, привязанная к нам,
плывёт за нами по пятам,
и неподвижные как своды,
деревья спят по сторонам.

Твой профиль, спрятанный во мне,
был виден также на окне,
и за стеклом по небосводу
он плыл привязанный к луне.

Природа, лежа за окном,
была объята общим сном.
Селенья плыли в сером хламе
как будто лодки кверху дном.

Как лента с рваными краями
плыл Старый Крым в оконной раме,
и небо двигалось за нами
как будто за улиткой дом.

КАРАДАГ

Он остался лежать на спине, как краб,
не узнавший успеха
в драке. Оцепенел, как железный скрап
корабля или доспехов.

Он остался лежать корневищем вверх
окоёмом инферно,
Словно рыба поставив вес
на ребро. И одним неверным

движением, казалось, вызовешь камнепад
и откроется сзади
вид на горы, как строчка Упанишад,
и сидящий внизу в засаде.

А ты сидишь — виски в коленях —
курортная дура
и ищешь в моём солнечном сплетении
яшму в цвет маникюра…

* * *

Над парусами небо сине,
над парусами звёзды, звёзды…
и млечный путь на паутине
ещё прозрачнее чем воздух.

Ты пишешь мне, что всё в порядке,
здоровы дети, хватит денег.
А здесь накат играет в прятки,
вокруг вода и нет растений.

Синеет небо. Тихо плещет
вода о борт. Ночная вахта.
И я описываю вещи
тебе не нужные de facto.

Я расскажу тебе про карту.
Зелёный берег, море сине.
Мыс Тарханкут. Любовь Петрарки
здесь не причём, и я бессилен.

Над парусами небо сине.
Лаура спит вдали от ветра.
Упряжка волн несёт на спинах
по карте жизни этот вектор.

ВОЛНЫ

1

Держась друг друга по привычке,
бредут нестройными рядами
овечек белые сестрички
по 200 миль между портами.

И, кажется, сквозь буквы шрифта
проступит шум прибрежной гальки,
рифмуя пену волн над рифом
в капризные изломы кальки.

Таверен фадо и фламенко
в тугие кудри южной ночи
вплетают терпкий вкус измены,
уж слышен говор, виден почерк…

И все ужимки школы флирта
во впадинах между волнами
утопят всех потомков Флинта
и отшлифуют каждый камень.

2

Издалека они как текст
арабской вязи.
Совместный бег для них лишь тест
на общность фазы.

Но берег близится, и нет
иного моря.
Встав во весь рост, пропустят свет
и гибнут вскоре.

Им ускользнуть бы дырой в заборе –
и кто б искал.
Да только прыгнут обратно в море
с прибрежных скал.

В атаке шельфа они прекрасны,
набег – их труд.
Они лишь жертвы стихийной страсти,
и так умрут.

УТРО

Открывается нового утра жемчужная тень.
Ночь теряет окраску. Восход её гонит на запад.
Убивается бриз и за берегом прячется день.
На прозрачном востоке витает степной его запах.

Тарханкут ещё спит, обозначив свой контур к утру.
Растворяется ночь, опускаясь к подножиям скал,
и расплавленный шар, поднимая затопленный груз,
абрис мыса зажжёт, как в радиолампе накал.

Дует ветер восточный, недавно взъерошив Тамань,
залетит в паруса, выдувая ночную полынь,
и покатится в море рассвета сверкающий Янь
пить зелёный тархун, подмешав своё золото в синь.

День пришёл на Кавказ, и в дневном винограде Анапа.
Тарханкут только встал, подставляя накату бока.
Караван серых скал не спеша отползает на запад,
и светило стоит, как наполненный солнцем бокал.

Хорошо на рассвете глотнуть молодого вина, —
краски утра всё ярче, как будто добавили цвет.
Солнце трётся о борт по-кошачьи, и в море видна
золотая струя, приносящая солнечный свет.

* * *

По белому песку ходила стая птиц,
и он её кормил с руки, как прежде,
и было странным повторенье лиц
у бюстов птиц, приросших к побережью.

Стихия, как распахнутый рояль
всё ропщет, ропщет на свою природу,
и в ДНК вращается спираль,
и пьёт и пьёт одну и ту же воду.

Пока дрожит на воздухе струя
зеркальная, как образ побережья,
моя Любовь разгонится, как я
и полетит, как Вера и Надежда.

И этим птицам с обликами дев
их голоса, созвучные с прибоем,
даны, чтобы пюпитры не задев,
могли взлететь, очнувшись от запоя.