ПОЭТ, ПРОЗАИК, ПЕРЕВОДЧИК, ХУДОЖНИК

Лауреат премии Андрея Белого, Международной Отметины имени Давида Бурлюка, Бунинской премии, ряда журнальных премий. Книга “Пир” – лонг-лист премии Букера, книга “Голос и свет” – лонг-лист премии “Большая книга”. Член редколлегии журналов “Стрелец”, “Крещатик”, “Перформанс”. Член Союза писателей Москвы, Союза писателей 21 века и Высшего творческого совета этого Союза. Член ПЕН-клуба. Поэт года (2009). Человек года (2010). Награждён двумя медалями и орденом.
Родился 28 января 1946 года в Перми. Вырос на Украине, в Кривом Роге. Окончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ. Работал в археологических экспедициях, в школе, в газете. Основатель и лидер легендарного литературного содружества СМОГ. С 1965 года стихи публиковались на Западе. При советской власти в отечестве не издавался. Более четверти века тексты его широко распространялись в самиздате. В восьмидесятых годах был известен как переводчик поэзии народов СССР. Публикации стихов и прозы на родине начались в период перестройки. Автор многих книг стихов и прозы – воспоминаний об ушедшей эпохе и своих современниках. Стихи переведены на различные языки.
Живёт в Москве и Коктебеле.

ТАВРИДА

Тебя ли с оливковой веткой
Примечу ещё вдалеке,
Желанную в грусти нередкой,
Хранимую розой в руке?

Разорваны горькие цепи –
И нет у толпы Божества,
Чтоб в древнем стенанье и крепе
Найти дорогие слова!

Ты радуги просьба, Таврида,
Войти в золотые врата
Где впрямь затихает обида,
Свирель возникает у рта

В перстах прозревая звучанье
И чаянье слуха даря,
Ты вся рождена как прощанье
И встречена словно заря.

Ты рядом со мной, Пиэрия,
Изранена тяжестью гор, –
Пускай торжествуют чужие,
А ты хоть сейчас на костёр.

Но пламя тебя не затронет,
Подобную белым лучам,
И в море твоём не утонет
Лишь то, что певцам по плечам.

Волнуемы терпкие степи,
Где тайна скитаний царит, –
И даже в Эребовом склепе
Асклепий тебя оживит.

1978

КОКТЕБЕЛЬ

Что за долина впотьмах
Души утешила наши?
Кто позабыл на холмах
Запахов полные чаши?

Кто разыскал и открыл
Полные влаги амфоры?
В небе – предчувствие крыл,
Путь нескончаемый в горы.

В море волна зелена,
К берегу прянет с разгону –
Всё бы жила – солона
И неподвластна резону.

А над водой темноты
В стрёкоте хижину строят
Звёзды, сверчки и цветы –
И призадуматься стоит.

Где ты, голубка, летишь,
В клюве несущая вести?
Разве теперь возвратишь
То, чем дышали мы вместе?

Разве тебе возразишь?
Пусть, с тишиной воедино,
Дремлет над гребнями крыш
Древо Паллады – маслина.

1978

* * *

Тавриды благодать теплее исподлобья
злопамятная глушь поверье ли тоске
ты руки протянул и вьётся в изголовье
зимы кручёный мел на грифельной доске

египетской сумой на столике укромном
и розовым вьюном табачного цветка
ты время подарил и поровну дворовым
ты жизни пожелал печаль моя легка

холодным серебром касаться переулка
ты радуге верни не в силах повернуть
осенние цветы ограды и прогулки
акации вокруг и некуда взглянуть

так будет же светла за то что называла
медлительным веслом венком и наконец
ты руки протянул и время миновало
и нежности своей жестокий образец.

1965

ФЕОДОСИЯ

Богом дарованный город!
Где ты открылась? кому? –
Там, где захлёстывал холод,
Еле вглядишься во тьму.

Там из узоров оконных
Еле видны вдалеке
Пастбища запахов сонных
Или следы на песке.

Там различаю невольно
И постигаю вполне,
Как широко и привольно
Ты прикоснулась к волне.

Что старина? – словно локоть –
Ну-ка опять дотянись, –
Только минувшее трогать
Мы наклоняемся вниз.

Там, в этой шахте догадок
И наслоеньях пластов,
Голос минувшего сладок
И отозваться готов.

Это смятенное эхо –
Словно разбуженный сад,
Где, что ни шаг, то утеха,
Слога дремотного лад.

Если же голову вскинуть –
Может гордиться душа,
Что заповедные вина
Пили и мы из Ковша.

Льётся ли звёздный напиток
Прямо в сухие уста –
Соль застывает попыток,
Затвердевает, чиста.

Что ж! – запрокидывай лица
С болью чела от венца –
Мне ль пред тобой повиниться?
Ты – половина кольца.

Где же частица другая?
Созданы мы для зари –
Только, небес достигая,
В сердце чужих не бери.

Кто же кольцо воедино
Соединит навсегда?
Это – уже поединок,
Это ещё не беда.

Так принесите же, Музы,
Хоть песнопенья мои
К берегу прежних иллюзий,
К мысу святого Ильи.

1978

ЯЛТА

Блажен и возвышен язык
Изустно ценимой прохлады,
Где полудня спрятан тайник
Фестончатой тенью ограды,

Где полымем, бросившим в жар
Стенавшие сыздавна канны,
Броженья прибрежного дар
Вблизи возникает нежданно.

Пленился я лени стеклом,
Небрежностью брошенным с толком,
Как будто вода под веслом
Была неразумным осколком,

Но только щекою приник
К жаре на границе подлога –
В лучах задыхается миг,
И ты накануне ожога.

Зато хороши до чего
Щекочущих листьев каскады –
И очерк плеча твоего
Сродни содроганью менады.

И к двери, открытой страстям,
Идёшь ты над пеной морскою,
Безумным доверив горстям
Знакомство с толпой городскою.

1978

ЭЛЕГИЯ О СЧАСТЬЕ КОКТЕБЕЛЯ

Мне моря грезятся незримые круги –
Его присутствие, казалось бы, не внове
Задерживает нас на полуслове –
А там поистине хоть взапуски беги
С роскошным бризом, спутником вальяжным,
Иль голову склоняй к волнам отважным,
Когда над гребнями подъемлет Вещий Дух
Лишь очеса – и столько в них смиренья,
Что сердцем постигается прозренье –
И миг летит, как тополиный пух.

Цельнее жалобы на этих берегах –
Они как раковины – вслушайся в шептанье –
В нем птичьих стай увидишь начертанье
И очерк времени, как древо в двух шагах, –
Царевна Полночи, так ясно приближаясь,
Нам улыбается, – и, вновь преображаясь,
Ты задыхаешься в движении щедрот
К душе восторженной – и с белыми устами
Сказать не сможешь ей, что небо над листами
Трепещет в памяти твоей который год!

Есть Книга Кротости – прочти её тогда,
Когда и рук своих почти не доискаться
В часы бессонные, где станешь возвышаться,
Подобно тополю, – и встанут навсегда
Грядою милою и нежною защитой
Холмы долины, лозами увитой,
Как ожерельями – запястья добрых фей, –
И море синее в оправе изумрудной
Вновь увлечет тебя в оправданности чудной
Туда, где Афродиту пел Орфей.

1979

* * *

Тирсы Вакховых спутников помню и я,
Все в плюще и листве виноградной, –
Прозревал я их там, где встречались друзья
В толчее коктебельской отрадной.

Что житуха нескладная – ладно, потом,
На досуге авось разберёмся,
Вывих духа тугим перевяжем жгутом,
Помолчим или вдруг рассмеёмся.

Это позже – рассеемся по миру вдрызг,
Позабудем обиды и дружбы,
На солёном ветру, среди хлещущих брызг,
Отстоим свои долгие службы.

Это позже – то смерти пойдут косяком,
То увечья, а то и забвенье,
Это позже – эпоха сухим костяком
Потеснит и смутит вдохновенье.

А пока что – нам выпала радость одна,
Небывалое выдалось лето, –
Пьём до дна мы – и музыка наша хмельна
Там, где песенка общая спета.

И не чуем, что рядом – печали гуртом,
И не видим, хоть, вроде, пытливы,
Как отчётливо всё, что случится потом,
Отражает зерцало залива.

1991

* * *

Для высокого строя слова не нужны –
Только музыка льётся сквозная,
И достаточно слуху ночной тишины,
Где листва затаилась резная.

На курортной закваске замешанный бред –
Сигаретная вспышка, ухмылка,
Где лица человечьего всё-таки нет,
Да пустая на пляже бутылка.

Да зелёное хрустнет стекло под ногой,
Что-то выпорхнет вдруг запоздало, –
И стоишь у причала какой-то другой,
Постаревший, и дышишь устало.

То ли фильма обрывки в пространство летят,
То ли это гитары аккорды, –
Но не всё ли равно тебе? – видно, хотят
Жить по-своему, складно и твёрдо.

Но не всё ли равно тебе? – может, слывут
Безупречными, властными, злыми,
Неприступными, гордыми, – значит, живут,
Будет время заслуживать имя.

Но куда оно вытекло, время твоё,
И когда оно, имя, явилось –
И судьбы расплескало хмельное питьё,
Хоть с тобой ничего не случилось,

Хоть, похоже, ты цел – и ещё поживёшь,
И ещё постоишь у причала? –
И лицо своё в чёрной воде узнаёшь –
Значит, всё начинаешь сначала?

Значит, снова шагнёшь в этот морок земной,
В этот сумрак, за речью вдогонку? –
И глядит на цветы впереди, под луной,
Опершись на копьё, амазонка.

1991

* * *

Те же на сердце думы легли,
Что когда-то мне тяжестью были, –
Та же дымка над морем вдали,
Сквозь которую лебеди плыли,
Тот же запах знакомый у свай,
Водянистый, смолистый, солёный,
Да медузьих рассеянных стай
Шевеленье в пучине зелёной.

Отрешённее нынче смотрю
На привычные марта приметы –
Узкий месяц, ведущий зарю
Вдоль стареющего парапета,
Острый локоть причала, наплыв
Полоумного, шумного вала
На событья, чтоб, россыпью скрыв,
Что-то выбрать, как прежде бывало.

Положись-ка теперь на меня –
Молчаливее вряд ли найдёшь ты
Среди тех, кто в течение дня
Тратят зренья последние кошты,
Сыплют в бездну горстями словес,
Топчут слуха пустынные дали,
Чтобы глины вулканный замес
Был во всём, что твердит о печали.

Тронь, пожалуй, такую струну,
Чтоб звучаньем её мне напиться,
Встань вон там, где, встречая весну,
Хочет сердце дождём окропиться,
Вынь когда-нибудь белый платок,
Чтобы всем помахать на прощанье,
Чтоб увидеть седой завиток
Цепенеющего обещанья.

1992

* * *

Курево скверное – «Ватра»,
Ветер вокруг расплескал
Южного амфитеатра
Улиц, извилин и скал
В духе небрежного жарта
Отзвуки – и на потом
Бросил в сторонке без фарта
Всё, что завяжет жгутом.

Буквы аршинные, титры
Видео, ругань и ложь,
Мирта уступы и митры,
Всё, что живьём не возьмёшь,
Всё, что оставят на завтра,
На опохмелку, в запас,
Для перековки, для гарта,
Словом – подальше от глаз.

Пляжи скольжением гидры
Слепо мелькнут за бортом,
Слёзы случайные вытри,
Молча в кругу испитом
Стой – и гляди неотрывно,
Как остаётся вдали
Всё, что кричало надрывно
О приближенье земли.

Как бы мне выпало время
Там побродить, где бывал
В юности вместе со всеми,
Кто эту жизнь познавал, —
Только по нраву ли будет
Всё, что по праву влекло?
Кто меня там не осудит? –
И вспоминать тяжело.

1991

* * *

Вот холодом повеяло ночным –
И Северу довольно только взгляда,
Чтоб всё насторожилось, став иным,
Уже шуршащим шлейфом листопада.

И долго ли продержится луна,
Скользящая сквозь облачные путы?
И песня, пробуждаясь ото сна,
Не рвётся из гортани почему-то.

Потом скажу – успеется, потом, –
Не торопись, не вздрагивай, не надо, –
И так звучит во мраке обжитом
Серебряная грусти серенада.

И так сквозит растерянная весть
По золоту смолёному залива –
И трепетнее чувствуешь, что есть
Над нами Бог – и смотришь молчаливо.

Повременим – ещё не началось,
Ещё не в тягость мне воспоминанья –
И что-то в душу вновь перелилось
Оттуда, где бывал уже за гранью.

И семенем к небесному крыльцу
Прибьётся и твоя причастность к веку, –
И правда: как в воде лицо к лицу –
Так сердце человека к человеку.

1991

НОЧЬ КИММЕРИЙСКАЯ

I

Ночь киммерийская – на шаг от ворожбы,
На полдороге до крещенья, –
В поту холодном выгнутые лбы
И зрения полёт, как обращенье
К немым свидетельницам путаницы всей,
Всей несуразицы окрестной –
Высоким звёздам, – зёрна ли рассей
Над запрокинутою бездной,
Листву стряхни ли жухлую с ветвей,
Тори ли узкую тропинку
В любую сторону, прямее иль кривей,
Себе и людям не в новинку, –
Ты не отвяжешься от этой темноты
И только с мясом оторвёшься
От этой маревом раскинувшей цветы
Поры, где вряд ли отзовёшься
На чей-то голос, выгнутый струной,
Звучащий грустью осторожной,
Чтоб море выплеснуло с полною луной
Какой-то ветер невозможный,
Чтоб всё живущее напитывалось вновь
Какой-то странною тревогой,
Ещё сулящею, как некогда, любовь
Безумцу в хижине убогой.

II

Широких масел выплески в ночи,
Ворчанье чёрное чрезмерной акварели,
Гуаши ссохшейся, – и лучше не молчи,
Покуда людям мы не надоели,
Покуда ржавые звенят ещё ключи
И тени в месиво заброшены густое,
Где шарят сослепу фонарные лучи,
Как гости странные у века на постое,
По чердакам, по всяким закуткам,
Спросонья, может быть, а может, и с похмелья –
Заначки нет ли там? – и цедят по глоткам
Остатки прежнего веселья, –
Ухмылки жалкие расшатанных оград,
Обмолвки едкие изъеденных ступеней,
Задворки вязкие, которым чёрт не брат,
Сады опавшие в обрывках песнопений,
Которым врозь прожить нельзя никак,
Все вместе, сборищем, с которым сжился вроде,
Уже отринуты, – судьбы почуяв знак,
Почти невидимый, как точка в небосводе,
Глазок оттаявший, негаданный укол
Иглы цыганской с вьющеюся нитью
Событий будущих, поскольку час пришёл,
Уже доверишься наитью, –
А там и ветер южный налетит,
Желающий с размахом разгуляться,
Волчком закрутится, сквозь щели просвистит,
Тем паче, некого бояться, –
И все последствия безумства на заре
Неумолимо обнажатся, –
И нет причин хандрить мне в ноябре,
И нечего на время обижаться.

III

Вода вплотную движется к ногам,
Откуда-то нахлынув, – неужели
Из чуждой киммерийским берегам
Норвежской, скандинавской колыбели? –
И, как отверженный, беседуя с душой,
Отшельник давешний, дивлюсь ещё свободе,
Своей, не чьей-нибудь, – и на уши лапшой
Тебе, единственной при этой непогоде,
Мне нечего навешивать, – слова
Приходят кстати и приходят сами –
И нет хвоста за ними – и листва
Ещё трепещет здесь, под небесами,
Которые осваивать пора
Хотя бы взглядом, –
И пусть наивен я и жду ещё добра
От этой полночи – она-то рядом, –
Всё шире круг – ноябрьское крыльцо
Ступени путает, стеная,
Тускнеет в зеркальце холодное кольцо –
И в нём лицо твоё, родная,
Светлеет сызнова, – неужто от волшбы? –
Пытается воздушное теченье
Сдержать хоть нехотя дорожные столбы –
От непомерности мученья
Они как будто скручены в спираль
И рвутся выше,
И, разом создавая вертикаль,
Уйдут за крыши, –
Не выстроить чудовищную ось
Из этой смуты –
И зарево нежданное зажглось,
И почему-то
Узлом завязанная, вскрикнула туга
И замолчала, –
Как будто скатные сгустились жемчуга
Полоской узкою, скользнувшей от причала.

1992

* * *

Разве опять вдруг подойти,
Тронуть, взглянуть так,
Словно фонарь там, на пути –
Береговой знак,
Словно алтарь – там, за стеной,
Словно придёт вмиг
Всё, что и встарь было со мной,
Разве сдержать крик?

Пусть это блажь, так и реши,
Пусть это лишь сон –
Всё-таки брешь где-то в глуши
Сможет пробить он, –
Всё-таки сушь, горечь во рту,
Влага в углах глаз
Вместе с тобой в этом порту
С эхом твоих фраз.

То-то растёт, ширится звук,
Высится с ним свет,
Что-то летит прямо из рук
В морок немых лет, –
Кто-то поёт, свищет о том,
Как хорошо тем,
Вставшим гуртом там, за мостом,
За колдовством всем.

1993

* * *

Меж пятой и шестой луной
Ищи ответ на этот грустный
Вопрос о власти безыскусной
Непраздной музыки ночной.

Там звуки рвутся сквозь распад,
В пространстве рея и витая, –
И слышат где-нибудь в Китае
В Тавриде кличущих цикад.

Над бездной времени звеня,
Из недр незрячих прорастая,
Они трепещут, обитая
На грани звёздного огня.

Они клокочут и хрипят,
Летучей плотью обрастая,
Приют незримый обретая
В садах, где сызнова не спят.

И всем, чем грезишь, дорожа,
Всей кожей чувствуешь слиянье
С волшбой крамольной расстоянья
От рубежа до рубежа.

И вслед за мукою сплошной
Куда-то в самое сиянье
Меня ведут воспоминанья
Тропою хрусткою степной.

1994

* * *

Антифон киммерийский: стихающий хор
Разделился – то море поёт упоённо,
То уже огибающий пряные склоны
Южный ветер, с разбухших стекающий гор.

С тополиной листвой, что во мгле прижилась,
В сердцевину затишья легко проникая,
Ты стоишь и стоишь, ко всему привыкая,
Для чего эта песня лилась и лилась.

Не впервой тебе знать, что не будет потом
Ни вниманья, ни отзыва, – экое дело
Эта песня, что выстоять в мире хотела, –
Для кого-то, кто выжил на месте пустом!

Не впервой тебе помнить, что нечего ждать
Состраданья – куда оно вдруг задевалось? –
Что-то вроде намёка ещё оставалось,
Но теперь и подобья не тщись увидать.

Ничего, ничего, – может, вместе с дождём
Ты ещё обретёшь это кровное право
На такие деньки, где погодка на славу, –
А к тому, что приблизит их, сами придём.

1994

* * *

Откуда бы музыке взяться опять?
Оттуда, откуда всегда
Внезапно умеет она возникать –
Не часто, а так, иногда.

Откуда бы ей нисходить, объясни?
Не надо, я знаю и так
На рейде разбухшие эти огни
И якоря двойственный знак.

И кто мне подскажет, откуда плывёт,
Неся паруса на весу,
В сиянье и мраке оркестр или флот,
Прощальную славя красу?

Не надо подсказок, – я слишком знаком
С таким, что другим не дано, –
И снова с её колдовским языком
И речь, и судьба заодно.

Мы спаяны с нею – и вот на плаву,
Меж почвой и сферой небес,
Я воздух вдыхаю, которым живу,
В котором пока не исчез.

Я ветер глотаю, пропахший тоской,
И взор устремляю к луне, –
И все корабли из пучины морской
Поднимутся разом ко мне.

И все, кто воскресли в солёной тиши
И вышли наверх из кают,
Стоят и во имя бессмертной души
Безмолвную песню поют.

И песня растёт и врывается в грудь,
Значенья и смысла полна, –
И вот раскрывается давняя суть
Звучанья на все времена.

1991