ПОЭТ

Автор пяти книг стихов, участник нескольких поэтических сборников и антологий.. Стихи переводились на английский, шведский и венгерский языки. Лауреат нескольких литературных премий.
Родился в 1965 г. в Москве. Закончил МИРЭА, работает редактором корпоративного журнала по радиоэлектронике. Живёт в Москве.

* * *

Начинай. Мне уже не осилить четвертой октавы.
Мне и так эта дудочка жизнь сократила на треть.
Как узоры на глине, на склоне белеют отары.
Я бы умер давно, да они не дают умереть.

Каждый день, просыпаясь, не мог восхищённого вздоха
Удержать, замерев – и доныне, увы, не могу…
А всего-то, всего-то, казалось бы – сепия, охра
Да зелёный листок на недолгом январском снегу.

Сядь на старый диван, продырявленный пулями моли,
Нацеди мне чайку, да вчерашнюю почту проверь…
Чёрта с два напишу потрясённое бурное море –
Так и буду скупою слезой разбавлять акварель.

В жёлтых пальцах сжимая осколок забытого Крыма,
Чепуху, сувенир, безделушку десятых годов,
Так и буду валяться на старом буфете – открыткой,
Обедневший потомок былых генуэзских родов,

Что, тетрадь открывая, фиксирует ветер, погоду,
И валютные курсы, и всё, что ещё предстоит
У Эвксинского Понта, где волосы слиплись от пота
Возле старого порта – дремотного входа в Аид.

Феодосия, 2003.

СТИХИ ИЗ ФЕОДОСИИ

I.

черноморы-мои-азовы, голубой налёт винограда.
мне – билет до четвёртой зоны, дальше – пёхом до эльдорадо.
дальше трещины и мозоли – что расхвастался? – всем даются,
черноморы-мои-азовы, шелуха цветных революций.

золотая пыль на ладони. две крупицы на три прихлопа.
поклонюсь вину молодому – и вiтаю тебе, європо,
ибо греческому обломку не к лицу ни плач, ни чернила.
князь потёмкин – тебе котомка от потомков: верёвка, мыло.

я устал, выполняя норму – наступленья да отступленья.
пересадочная платформа – пересадка органов зренья.
погляжу глазами катрана – я ведь тоже хазар по крови.
из херсона шепчет кабанов на кипчакско-татарской мове.

я из умани, но водою окрестили меня насильно.
я в солёную тьму зарою голос с привкусом керосина,
и пойду ходить плавниками, вторя возгласам “тю, скаженний”,
с полупьяными рыбаками соревнуясь в стихосложеньи.

II.

То море не давало спать, то лунный луч бродил по саду,
то тень ложилась на кровать, напоминая мне Кассандру,
то звонко капала под дых, вилась, судачила, шумела
вся свора бабочек ночных, живая клинопись Шумера.

И, засыпая, я проник меж трав сухих, вдоль ночи длинной,
и мой хитиновый двойник взлетел над бухтой Карантинной,
где, опустив сравнений ряд, расталкивая мух гумозных,
детальным зреньем небогат, я видел только воздух, воздух.

Так, наступающей зиме не придававшие значенья,
мы оставались на земле – членистоногие кочевья,
личинки новых холодов, кропатели стихов и прозы
и пролагатели ходов в пластах старинной целлюлозы.

А там – лови, сажай в эфир, перечисляй латынью праздной,
ботаник, мальчик, новый мир, светловолосый сын неясный –
ты тоже ночью не заснёшь, взлетев над тем же волноломом,
пройдя, как чёрный узкий нож, горячим воздухом знакомым.

Феодосия, 2005.