ПОЭТ, ПЕДАГОГ, ПУБЛИЦИСТ, ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ

Один из основателей московского Клуба «Поэзия». Участник международных поэтических фестивалей, организатор и президент международного фестиваля «Биеннале поэтов в Москве». Лауреат Премии Москвы в области литературы и искусства, Премии журнала «Знамя», Премии Союза журналистов России.
.
Родился в 1954 г. в Москве. Первая книга стихов издана в 1990 г. в Париже, за ней последовали сборники стихов, а также книги прозы и эссеистики в России и Франции. Стихи печатались во многих странах мира в переводах на английский, французский, немецкий, голландский, китайский, арабский, испанский, польский, сербский, румынский и др. языки. В Брюсселе брусчатка километра набережной центрального канала выложена строками стихов Евг. Бунимовича на четырёх языках.
Живет в Москве.

МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ

1

…место, куда мы летим, называется ЛЕТО
и туда по блату берут билеты,

вот и нам достали, и что отрадно,
мы летим туда, а потом – обратно,

так что теперь, мой мальчик, гляди-ка в оба,
чтоб была нам мама верна до гроба,

чтобы мы летали повсюду вместе,
чтоб о нас сложили в народе песню…

2

… чтоб о нас сложили в народе песню,
лучше быть не шишкой на ровном месте,

а тем самым местом, на котором долго
из еловой шишки прорастает ёлка,

ёлку включает дядя, местами подбитый ватой,
изображая праздник с улыбкою виноватой,

праздник похож на море, да потонуть труднее
в силу того, что утро вечера мудренее…

3

…в силу того, что утро вечера мудренее
и по причине лени – рано вставать не умею,

да и заснешь тут – как же, в траве шебаршится ёжик,
который днём притворяется пепельницей в прихожей,

что ж, такой у нас дом, здесь всюду ежи да белки,
на душе и на куртке заметны следы побелки,

как в Москву вернёмся, вывернем наизнанку
или сдадим в химчистку-американку…

4

…или сдадим в химчистку-американку
всё остальное, включая мамку,

чтоб она нас с тобою кормила получше,
а не то мы обратно её не получим,

ну не плачь, получим, напишем СРОЧНО,
и ещё непременно почистим строчки,

чтобы их читали с тоской во взгляде
эти голые тёти и голые дяди…

5

…эти голые тёти и голые дяди
называются ПЛЯЖ, которого ради

эти голые дяди и голые тёти
прилетели с нами на самолёте,

и теперь чередуют два-рубля-койку
с местом под солнцем, постольку-поскольку

эти голые дяди и голые тёти
обалдели за зиму на работе…

6

…обалдели за зиму на работе
от друзей с ценою на обороте,

от цены покоя и цен на рынке,
от финальных встреч на семейном ринге,

от всего, что мы в жизни едва ли минуем
и поэтому жизнью своей именуем,

и прекрасней чего нам покажут едва ли
даже киношники на фестивале…

7

…даже киношники на фестивале
столько звёзд сразу не наблюдали,

сколько их на открытых просмотрах ночи,
без которых сутки вдвое короче,

к слову сказать, бессонница – это глаза открывши
увидеть помимо звёзд контур соседней крыши,

голубя на трубе, кошку на черепице,
лёжа под одеялом, чтобы не простудиться…

8

…лёжа под одеялом, чтобы не простудиться,
не просыпаясь – плачешь, что тебе может сниться,

мальчик мой, в час кромешный, сразу поздний и ранний,
горше и безутешней я не слыхал рыданий,

мальчик мой, в час невнятный, сразу летний и зимний,
может, земля уходит, ты вырастаешь, сын мой,

мальчик мой, час ночи, грех пополам с горем,
может, глотая слёзы, ты расстаёшься с морем…

9

…может, глотая слёзы, ты расстаёшься с морем,
скоро мы соль морскую в душе столичном смоем,

съездим к друзьям на дачу, двадцать минут в электричке,
съездим к друзьям, подарим миг ожидания птички,

там на семейном фото, под санаторной пальмой,
где на переднем плане виден газон двуспальный,

всё-таки не хватает хрестоматийных сосен.
Место, куда мы летим, называется ОСЕНЬ…

Алушта, 1983

ИЗ ЦИКЛА «ЛЕБЯЖЬИ ОСТРОВА (СБИВЧИВЫЕ СОНЕТЫ)»

I

От сенной лихорадки, пустой тетрадки и от
петушиных часов, на заре издающих звук,
избавляюсь научно, меняя климат,
номера телефонов, расцветку брюк,

в русле мощных народных движений на юг
находясь, выбираю Лебяжьи… Вынут
непременную в каждом купе и нальют
в дребезжащий стакан с подстаканником. Вывод

полагаю, здесь нужен – но сам не пойму,
как в четырнадцати строчках свести воедино
мужиков, закусивших конфетой “Му-му”,

редких птиц, переставших гнездиться в Крыму, –
и вот только теперь, обрамляя картину,
уясняю всё это себе самому.

II

Да важно ли теперь, в каком году –
важнее час, минута – как мы вышли,
как пахло морем в утреннем саду,
незащищённом от ветров, как вишни

губами обрывали на ходу,
какая на земле стояла тишь – ни
транзисторов, ни визга… Поведу
ли речь о чем-то, ты заговоришь ли –

всё правильно, но были же излишни
для нас слова в единственную, ту,
счастливую, немую… Наряду
с минутой первой (о которой выше),

вторая – когда замерли слова,
чтоб не спугнуть Лебяжьи острова.

III

Ни куста, ни деревца… Гнездо под ногами… Степь.
Крымская, правда, но на закате – пустыня.
Птица как занавес МХАТа взлетает – спеть
можно красивое имя её на латыни.

Труп этой птицы необходимо иметь –
знаю – в коллекции фауны Крыма, и не
мне становиться в балетную позу, ведь
стоит напомнить, кто мне напел её имя –

друг мой-охотник-пижон-орнитолог-ковбой
Гринченко Саня, и как говорится
в периодической прессе – с тобой
без промедленья в разведку и в бой…

Гриня, прости, не забуду, как падала птица –
медленно, боком, вниз головой.

IV

Ночь была как раз такая, как совесть тирана –
ни пространства, ни воздуха, ни падающей звезды.
Было поздно для новой попытки уснуть и рано
для попытки прийти в себя посредством морской воды,

к тому же, почти ничего не вытекало из крана…
Что оставалось? На вышку залезть – с высоты
острова скорее похожи не на Лебяжьи, а на
Сары-Булат, как их окрестили потомки Орды –

острова Золотого меча, но всё-таки странно:
находясь от известной эпохи вдали,
не понимаю – как же татары смогли

жизнь свою сверху увидеть, при этом
не отрываясь от средневековой земли?
Определённо, тут не без поэта…

V

Кольцевание птиц! Смесь добра и азарта
с академией птичьей науки… Здесь та
ещё точность расчёта – погода на завтра.
Марафон в тростниках от гнезда до гнезда.

Нос на солнце как зоб краснозобой казарки,
которая, кажется, суперзвезда
книги такого же цвета. Базарно
чайки хохочут – не более ста

птиц окольцовано… Вымокший Костин
(известный учёный) переходит на мат
в беседе с дипломником Гриней и гостем

(неизвестным поэтом). Однако назад
пора возвращаться, и вечером поздним
работать, пока орнитологи спят.

VI

А не пора ли нам отбить охоту
у некоторых <здесь купюра> лиц
ответственных сбираться на охоту
в международный заповедник? Птиц,

я думаю, к двухтысячному году
останется не больше, чем по ходу
стиха упоминаемых здесь <тссс!>
отдельных <вновь купюра> лиц… В угоду

кому – спрошу – директор повелел
сей дом в степи сменить на новодел
в забойном стиле рашн-деревяшн?

Науке дела нет до этих дел,
но орнитолог должен быть бесстрашен,
чтоб птичий заповедник уцелел!

VII

Средь цапель, чаек, караваек, вне
семьи и школы, лежа на спине,
жду орнитологов, разглядывая некий
осколок, черепок, по кривизне

наверно, амфора, наверно, греки
в каком-нибудь античном минус-веке
любили уик-энды по весне
устраивать на этом диком бреге,

не размышляя о добре и зле,
как чистится ножом живая рыба,
о солнце на охотничьем стволе,
о птице на обеденном столе,
и как меня рвало в тот вечер, ибо

мчась по степи в брезентовом козле
“Лесной охраны”, упустил из виду
свой малый опыт жизни на земле.

VIII

Жизнь, пройденная минимум на треть
(а говоря о максимуме, страшно
попасть в десятку) – дарит мне смотреть
на птичью россыпь, стоя посередь

Лебяжьих островов, задравши
теряемую голову, и впредь
я не забуду, как умеет петь
многоголосый хор без тени фальши!

Мы возвращались, но поберегу
воспоминанье, как на берегу
исходят кровью полевые маки…

А суть сонетов лишь в желанье жить,
и, может быть, в желанье изложить
то, первое желанье, на бумаге.

IX

Какое медленное лето
на отмелях степного Крыма,
где цапля белая как прима
провинциального балета

капризно и неотразимо
застыла посреди сонета,
пока мы проезжаем мимо
неё, причала, вышки – эта

школярская игра в “Замри!”
небезопасна… раз, два, три –
замри! – застыла в небе стая уток,

застыл в прощании рассудок,
и чуть дрожит в стекле рисунок
из сказки Сент-Экзюпери…

X

Покидаю Лебяжьи… Пора уезжать… Остаюсь
при кольце номерном на мизинце с мольбой СООБЩИТЕ
О СУДЬБЕ ДАННОЙ ЦАПЛИ ПО ДАННОМУ АДРЕСУ плюс
при осколке (сонет № 7), при плакатном призыве к защите

окружающих уток и цапель (добавим – людей)… Что-то пульс
стал сбиваться на строчках последних. Портовое-сити
провожает наш газик клубящимся облаком – пусть
навсегда, но храните меня, талисман-острова, храните

от сенной лихорадки, пустой тетрадки, от
регулярного парка четверостиший, стриженных под
комсомольскую скобку с пробором… Ну а теперь я

прощаюсь с сонетами – я их писал
лебединым пером… Лебединые перья,
пусть скрипят, но при этом близки к небесам.

Крым, Портовое, заповедник “Лебяжьи острова”, 1978.