ПОЭТ

Член Национального союза писателей Украины. Автор двух книг стихотворений: “Возьми меня в ладони” (Киев. Созвучие, 1995) и “Дворы и башни” (Киев. Общество книголюбов Украины, 1995).
Родилась в 1974 г. в городе Киеве. В 1997 году закончила факультет прикладной математики Киевского Политехнического Института. В настоящее время аспирантка Института Прикладного Системного Анализа НТУУ “КПИ”.
Стихи публиковались в коллективных сборниках “Семьсот строк” (Кривой Рог, 1995), “Какие мы? Попробуем понять” (Киев, Русское собрание, 1999), альманахах “Владимирская, 57” (Вып. 1, Киев, 1994; Вып. 2, Киев, 1995), “Москва, как много в этом звуке” (Москва, 1997), “Юрьев день” (Киев, 2002); “ХХ век, запомни нас такими” (Киев, 2003); журнале “Ренессанс”, в периодике.
Живет в Киеве

КОКТЕБЕЛЬ: ТВОРЕНИЕ

Отгородить кусочек моря
карминным каменным хребтом
и гальку крупного помола
сушить на блюде золотом,

ловить серебряную рыбу
весёлым утренним зрачком,
пока сторожевая глыба
не станет первым маяком,

и, не заботясь о ночлеге,
по камешку скалистый кряж
наращивать,
скреплять побегом
лозы, пока желтеет небо
и волн татарские набеги
берут измором дикий пляж.

Ещё ни рая нет, ни ада,
ещё рыбак и виноградарь
ворота бухт не отворил,
но бьёт волна, и нет с ней сладу.
Чем выше горная ограда,
тем громче море говорит.

2012

ЧОКУРЧА

1

Что было здесь: алтарь? ночлег?
Охотник, семьянин, художник —
здесь жил разумный человек,
и только это непреложно.

Стояла ночь с грозой в руке.
Чтоб свет не позабыли дети,
на чёрном в блёстках потолке
он контур солнечный наметил.

Ещё не время говорить.
В дубовой люльке гулит вечность.
Но можно солнце сохранить
в настенных, точечных насечках.

2

Теперь ты знаешь, Чокурча,
что известняк слабей бумаги.
Где прежде теплился очаг,
годами жгут костры бродяги.

Тускнеют жаркие лучи.
Сюда не хаживать туристам,
и круг родства неразличим
под спудом замершим, землистым.

О, равнодушье — солончак.
Не прирастает берегами.
Мой век — пещера Чокурча —
придушен копотью и гарью.

Ещё скрипит Чумацкий Воз,
переправляя души к Богу,
но мы почти не видим звёзд
под ледниковой толщей смога.

Высотки золотом горят,
и горьким мёдом плачут соты.
И я опять иду в наряд
по опрокинутым высотам.

Так звери к высохшей реке
идут привычными местами.
Весна висит на волоске
от затяжного ледостава.

Трахея — узкий дымоход —
извне тепло не пропускает.
Лишь сердце бьётся в небосвод
и солнце в небе высекает.

2013
___________________________

Чокурча, пещера в скале на левом берегу реки Малый Салгир, — одно из древнейших жилищ человека на территории Европы. «Первооткрывателем» Чокурчи был крымский археолог С. И. Забнин, в 1928 году представивший Таврическому обществу истории, археологии и этнографии сенсационный доклад о палеолитической стоянке у Симферополя. Тот же Забнин впервые обратил внимание на изображения, нанесённые на стены пещеры: «Внутри она полукруглой формы, глубиной и шириной в 6 метров… В конце потолка высечены тамги»… В известняковой скале выдолблены полуметровые изображения солнца с лучами, мамонта и рыбы. Возраст чокурчинских «рисунков» — петроглифов — некоторые исследователи определяют в 40–45 тыс. лет.
При раскопках в Чокурче были найдены и останки первобытных людей, и кости древнейших животных, и кремниевые остроконечники, скрёбла, костяные орудия. Почти все находки погибли во время войны. Остались стены и рисунки.
Впрочем, остались ли…
Несколько последних десятилетий Чокурча — археологический памятник мирового значения — служит пристанищем для местных бомжей. Жители близлежащих улиц годами вывозили мусор в окрестности пещеры. Под копотью от современных костров уже не видны ни солнечный диск, ни мамонт, ни большая рыба…
В пещере — следы недавних пиршеств «неандертальцев», зола, пустые сигаретные пачки, битые бутылки. На одной из стен — там, где по описанию Забнина должны быть древнейшие рисунки, — белое на чёрном граффити: «Миша».

КОКТЕБЕЛЬ: ВЕРНУТЬСЯ

И море, и Гомер — всё движется любовью…
Осип Мандельштам

Не подготовишься к волне,
с лихвой воды хлебнёшь,
но сдвинешь камешки на дне
и соли наберёшь,

и понесёшь её в горсти
за волнорезы, волнари –
скорее – зимы угостить,
приправить январи,

присыпать скользкую тропу,
шаги считая вслух,
укутать сонную траву
в просоленный кожух.

Зиме пожертвуешь вдвойне:
и соль, и боль отдашь скорее.
И, словно Илион к войне,
не подготовишься к весне
и захлебнёшься ею.

Но разве привыкать тебе
держаться на плаву?
Откроешь ранний Коктебель,
как первую главу,

и в древнем списке корабли
прочтёшь в один заход.
Вот так, отвыкший от любви,
ты пьёшь её взахлёб.

ПЕРЕЛЁТНЫЙ ПОСЁЛОК

Из недоставленных писем, посылок
выпорхнет адрес и выправит азимут:
Крым, Коктебель, перелётный посёлок,
птицам вослед улетающий на зиму.

1

Друг мой сердечный, оставим обиды
и, приглядевшись к дороге неблизкой,
вспомним, что смерть — только выдача вида
на небожительство, смена прописки.

Прежде чем плакать в жилетку блокнота,
вспомним: без грусти о прожитом лете
ласточки стаятся перед отлётом
и поджидают попутный ветер.

Знаешь, в Восточном Крыму невесёлая
осень уже распугала курортников,
и в ожиданье отлёта посёлок
лёг под горой, как под грудью родинка.

Перед дорогой в домах и квартирах
дело кипит за прикрытыми ставнями —
серые горы постелей отстирывать,
море посуды отмыть и расставить.

Женщины жмутся к заборам, тревожно
перекликаясь с соседками.
Продыху
нет до отлёта. И лунной дорожкой
ходит октябрь по воде аки посуху.

Где в сентябре завлекали самсою,
море чужим на разлив предлагали,
пара воробышков роется в гальке.
Словно на отдыхе, осень босая
бродит ещё неостывшими пляжами,
пьёт из колодцев и чёрных скважин.

2

Простыни высохли, сложены в ящики.
Гребни холмов зеленеют, как ящерки, —
море расчёсывать этими гребнями.
Прошлого не было. Есть настоящее
между холмами и морем серебряным.

В тихую ночь небеса открываются
(волны — и те ненадолго замолкли).
Весь Коктебель от земли отрывается
и отправляется к месту зимовки.

Вслед за шалманами, винными лавками,
рынком, садами и тёмными крышами
серые чайки с пунцовыми лапками
ринулись к небу и тянутся выше.

Где-то в Восточном Эдеме отмечено
место посадки на карте вселенской.
Море волнуется, и полумесяцем
выгнулся берег и ждёт поселенцев.

Там, на Востоке Эдема, такая же
бухта, холмы с разноцветной обивкой,
тёплая галька. И те, кто раскаялся,
смогут приехать сюда на побывку.

3

И приземлится на взморье пустом
странник давнишний, неправильный дом.
Лесенки белые стены обвили —
дом-небылица из памятной были.

Он резонирует всеми пазами
с морем — ещё неуютный, бескровный.
Из-за холмов благодушный хозяин
к дому придёт и ворота откроет.

Скоро из хмурого города Лима
к дому-чернильнице, дому-скворечне
гости прибудут, и снова Марина
камень в подарок получит сердечный.

4

– Как долетели?
– Прекрасно. И слава
Богу,
в дороге ведь всяко бывает…

За день обжились, и улочка справа
улочку слева на плов зазывает.

Говор татарский и говор узбекский
пересекаются с русскою речью.
Море воркует, и бьётся с разбега
в стенку волны обманувшийся кречет.

Здесь, в Коктебеле, совсем по-земному
щурится солнце, и нежит, и ластится.
Людно, и к каждому пришлому дому
вмиг прибиваются местные ласточки.

Перезимуем, согреем купальщиков.
Души потешим закатом сиреневым.
Прошлого не было. Есть настоящее
Между холмами и морем серебряным.

4

Друг мой заветный, печали не стоит
вечно удерживать в гавани сердца.
Вновь от начала весна пролистает
светлую книгу пасхальной седмицы.

Друг, за плечами потери надежда
тихо стоит в неприметной одежде.
Тяжко, но сёстры — память и нежность
нас навещают зимою бесснежной.

День многолюден, набит под завязку
хлопотным и суетливым занятием.
Главное — ночью отслеживать связку,
не разомкнуть ненароком объятия.

Крепче прижми, как озябшую птицу,
родинки грея губами, при этом
не выпуская меня за границу
между земным и надземным светом.

2012